Присоединиться Как мы расправляемся со своими стариками
Они жили, они работали…
Обычная история. Старая женщина живет в большом городе — практически в центре, на Московском проспекте, прямо рядом с Московским вокзалом. Названия «Московские» — не случайные. От вокзала идет прямой поезд на Москву, Московский проспект далее переходит в Московское шоссе, тоже — прямо на Москву.
Двухкомнатная неплохая квартира с балконом, расположена на третьем этаже. Балкон и все окна выходят прямо на Московский проспект. Дом — хрущевка, пятиэтажный, потолки — низкие, построен как бы в низинке, вплотную к проезжей части — поэтому кажется, что с балкона можно прямо-таки дотянуться до крыш грузовиков и большегрузных фур, ежеминутно пролетающих туда-сюда по проспекту-шоссе.
Это — к тому, что на балкон выйти невозможно, невозможно даже просто открыть форточку, не говоря уже об открытии окон; разве, что — только совсем глубокой ночью. Кондиционера в квартире нет. Лифта в доме тоже нет и у старой женщины просто нет сил спуститься-подняться по лестнице.
Фактически — жизнь в заточении, без права и возможности выйти на улицу, схватить хотя бы глоток свежего воздуха. Жаркие и дымные лета 1970-х годов женщина как-то перенесла — тогда она могла сама выходить на улицу, посидеть в тени деревьев.
Но вот нынешние дни с температурами за тридцать-тридцать пять, это для нее — конец…
Но ведь у нее есть родные? Что же они…
Теперь — немного о ее жизни. Родилась на Шексне — там, где сейчас Рыбинское море. Выселили их с родной земли быстро и эффективно: солдаты на грузовике ездили по деревне, цепляли тросом за крышу, давали газ — и всё, дом уже открыт всем дождям и всем ветрам.
А раньше все энергичные люди из этих мест уезжали в столицу, в Петербург. Уехали туда и родители девочки. Ее с собой не взяли — дед с бабкой не отдали, сказали, пусть пока будет при нас. А уж когда вы устроитесь…
И тем спасли девочке жизнь: пока ее родители «устраивались», теперь уже — в Ленинграде, пришли немцы. В блокаду где-то там ее родители и были похоронены.
Но и дед с бабкой не сильно ей помогли: дед Архип помер прямо при переселении (простудился в осенние холода в землянке у реки, которую сам же и выкопал), бабка тоже ненадолго его пережила. Девочку забрала тетка, которая заменила ей обоих ее родителей.
Покрутились по разным Волгостроям, девочка закончила семилетку и пошла работать в дом отдыха «Устье», рядом с одним из секретных (тогда) бункеров Сталина. В этом доме отдыха встретила видного парня, он взял ее в жены и перевез в город. Затем пошли дети, к молодой семье перебралась и тетка Наталья — ухаживать за детьми. Сама она замуж так и не вышла.
Всё — хорошо? Нет, есть минус: парень — инвалид труда, потерял ногу на производстве. Но вот началась война и этот «минус» сразу превратился в «плюс»: всех ребят его возраста в первые же дни войны забрали в ополчение. Практически никто из них обратно не вернулся — это были самые первые составы ополченческих дивизий!
Вот — у девочки первые два везения: родители не взяли в Питер, мужа не взяли на фронт. Дальше в семье родились трое детей. Мать и отец — оба работали, но в голодные послевоенные годы из двух мальчиков-погодков сумели выкормить только одного, второй не прожил и года.
От завода получили комнату в длинном деревянном бараке, на двенадцать комнат — одна кухня и одно отхожее место, на два очка. На кухне — индивидуальные столы с индивидуальными примусами. И — огромная печь, на которой вечно кипятилось чье-то белье (белье, напомню, в те времена означало — простыни и наволочки, а не то, что вы подумали). А полоскали это белье в реке, зимой — в проруби. Голыми руками.
Хотите больше деталей? Возьмите в руки билет Банка России достоинством в 1 000 рублей. Видите церковь с колокольней на высоком берегу? А внизу — речка, мостки на ней художник просто забыл нарисовать. Вот как раз здесь и полоскали.
А справа от церкви — большой лакокрасочный завод. Художник на изображение его труб тоже поскупился. И если ветер был с запада, с этого завода, то свежее белье немедленно покрывалось сажей. Что не есть и не было хорошо.
Ну, ладно, картинку вы можете и дальше рассматривать. А мы — пойдем дальше.
Ну, вот, через шесть лет в семье родился еще один мальчик. Впятером, включая тетку, бабу Наташу, жили в комнате площадью в 17 «квадратов», из которых почти два «квадрата» занимала печка.
И вот все послевоенное время, включая и период «развитой демократии», женщина работала на одном и том же машиностроительном предприятии. Когда оно закрылось — в порядке «оптимизации», пошла работать по конторам и офисам. Работала практически до самого преклонного возраста, общий рабочий стаж — более семидесяти лет.
Еще — провела три месяца на лесозаготовках, по указу «за опоздания на работу». В оправдание скажу, что тогда как раз отменили все выходные: страна готовилась к войне. Солженицын, разумеется, зачислил ее в «жертвы кровавого режима». Режим был строг: некоторые в такие жертвы «заходили» не один раз.
«Отработала» сполна и по требованиям демографии: родила трех детей, правда, один умер в голодном 1947 году. Потом тяжело заболел муж-инвалид — долгие годы, кроме работы, ухаживала еще и за лежачим больным.
И вот — наши дни. Один сын уехал в другой город, другой остался здесь, но женился и переехал жить к жене. О матери не забыл — подбросил ей ребенка, за которым она ухаживала (кормила-поила-обстирывала, водила гулять и в школу) еще лет десять-двенадцать.
Пора бы, наверное, и отдохнуть. Да вот ноги… Сама выйти из дому не может, но местный сын с женой регулярно ее посещают, завозят продукты, готовят обеды. Нормально?
Но вот вполне здоровый мужчина, бывший дипломат и ученый, Н. Н. Платошкин, всего год просидел в комфортабельной квартире, с окнами на зеленые кусты и ухоженные газоны — и попал в реанимацию!
Наша старушка прожила в таком одиночном заточении семь лет — запаса здоровья и трудовой энергии у нее на это хватило. Но — при абсолютной человеческой изоляции!
У Н. Платошкина были все же посетители — родные, друзья, он читал книги, смотрел телевизор, общался по телефону и в сетях.
У нашей старушки все подруги умерли, много читать не позволяли глаза, телевизор ей стал недоступен — постоянно теряла и не находила потом управляющий пульт. С сетями — тоже все понятно. Телефон тоже не очень помогал — на звонки не отвечала, просто их не слышала.
Да, Николай Морозов просидел в одиночке двадцать лет, но — «за правое дело» (что его поддерживало). И еще он мог в заключении продолжать свои ученые занятия. Семилетка и многие десятилетия простого тяжелого труда такого интеллектуального багажа, конечно, дать не могут.
И вот, одиночное заточение, душная квартира-«камера», полная информационная блокада — и все же Господь дал ей более девяноста лет жизни.
Больше (физически она практически не болела, проблемы были только с памятью) жить ей не дали люди. Они им отдала долгие годы своего труда и своих забот — они ответили ей комплексными обедами.
А как она могла им ответить? Она просто перестала есть: последние две недели она крошки в рот не брала, все эти обеды оставались нетронутыми.
А вы думали — пандемия? Нет, она не стала ее дожидаться. Тем, о которых она заботилась всю жизнь, она стала не нужна, конца своего заточения она не видела, брать деньги у государства «за так» она не привыкла.
И вот она сама подвела итог своей жизни. Вернула государству и людям все их хваленые «социальные обязательства». Денег детям не оставила, оставила «ценные» бумажки от сбербанка.
Ну и квартиру, полученную от государства, тоже с собой не забрала. Приватизировала, оставила наследникам.
Никогда ни на кого не обижалась, всё принимала, как посланное Господом. Но на один обман она сильно обиделась. «Добрые люди», как-то потом, донесли ей, что воспитывала она, оказывается, чужого ребенка.
И — верно. «Внучек» вырос и уже никогда не посещал чужую для него бабушку. И она опять не жаловалась. Но обмана простить так и не могла.
Вот такая история одной жизни. История жизни одной простой женщины. Работала, растила детей, обихаживала мужа. Хотела бы учиться дальше, до конца жизни помнила заученные в школе на немецком детские стихи. Но вот…
Раз, по профсоюзной путевке, была в ГДР (пришлось ее долго уговаривать), единственная из всей группы общалась с немцами по-немецки. Конечно, на самые простые темы.
Сыновья однажды хотели отвезти ее на отдых в Испанию — она отказалась («Ведь у вас нет лишних денег!»).
А сама она деньги — из своей зарплаты и, потом, из пенсии — постоянно откладывала. За много лет накопила приличную сумму, на две кооперативные квартиры, каждому сыну — по квартире.
Но затем пришел «продвинутый демократизатор» Гайдар и все вклады в Сбербанке эффективно обнулил. Объяснил: где ж на столько денег набрать колбасы? Ему говорили: не надо народу столько колбасы, главное — чтобы она постоянно была в магазинах. Не услышал…
Его западные советники и учителя говорили ему только про колбасу — он только «про колбасу» и запомнил.
Вот такой урок «финансовой грамоты» — от Сбербанка и от нашего «социального государства».
А баба Наташа прожила более восьмидесяти лет, всю жизнь работала на людей, снимала «углы». Потом государство предоставило ей комнату, площадью 9 «квадратов». Пенсию ей дали — 17 рублей 10 копеек (годы работы в колхозе тогда не засчитывали). Умерла в один год и месяц с Высоцким.
Обычная история, обычные люди, обычные обстоятельства. Уже не было войны (женщины ходили рыть окопы), не было на них Гитлера (немец до них не дошел), не было никаких особых голодоморов. Просто — жили, работали, растили детей, платили налоги.
Нынешние девочки готовы так жить? Стоит ждать от них детей, труда и забот о ближних? Хотите — спросите их сами!
Но, вы знаете, на самом деле мнение этих девочек — очень и очень важное. Ведь именно в их власти — прекратить существование нашего народа! А всё остальное, по сравнению с этим — просто мишура!
Так мы расправляемся со своими стариками. Ну что же — ведь они свое уже отработали.
Ладно, так же потом поступят и с нами.
Больше по теме — посмотрите вокруг себя. Такие люди есть еще и вокруг вас. Они ведь от вас ничего не ждут. Знают, в какой стране живут.
В блогах публикуются оценочные суждения, выражающие субъективное мнение и взгляды автора, которые могут не совпадать с позицией Всероссийской политической партии «ПАРТИЯ ДЕЛА»
