Присоединиться Наука
Часть вторая
Есть неочевидные вещи, одна из них – замедление научно-технического прогресса в наше время, хотя нам кажется, что прогресс только ускоряется. Во всяком случае так считают те, кто руководит нашей наукой. Небольшая иллюстрация: мои знакомые преподавали до недавнего времени высшую математику в ВУЗе. Критерием качества работы кафедры, как и других кафедр, является количество публикаций в реферативных журналах. Понятно, что писать статью ниочём как-то нехорошо; но какую математическую проблему можно сейчас решить? Вот доказал Эндрю Уальс “Великую теорему Ферма” в 1994 году; так это доказательство занимает 200 страниц, и даже из математиков лишь единицы это доказательство поняли. Прогресс идет, достижения впечатляют (например, изобретение DES-алгоритмов шифрования Хорстом Фейстелем, которые по сути “обнулили” науку криптографию – “расколоть” эти алгоритмы невозможно). Но величественное здание математики уже в основном построено.
Похожая ситуация сложилась и в некоторых других научных дисциплинах.
Как ни странно, большинство физических принципов, послуживших фундаментом для прикладных разработок, на которых работают современные устройства и приборы, открыты очень давно, и большей частью, даже до Первой Мировой войны (1914-1918 гг). Квантовая механика – это 1900-1905 годы, хотя особенно развивалась позднее – в 20-е годы. Электронный усилитель (первоначально – для телефонных линий) – создан до 1914-го года, причем независимо в разных вариантах, в США и Германии. Радио и даже радиолокация – открыты тоже до ПМВ.
Кое-что открыли и разработали позднее. Например, явление электролюминисценции на полупроводниках (основной процесс в светодиодах) открыл Олег Лосев в 20-е годы, хотя запатентовано это открытие было в 1944-м уже не у нас. Самое известное физическое явление тоже уже довольно давно известно: то, что в ядрах атомов (открыты Резерфордом и Гейгером до ПМВ) есть нейтроны – стало известно в 1932 году, а вскоре оказалось, что эти самые нейтроны могут разрушать ядра урана-235 с выделением энергии и новых нейтронов. И вскоре о принципиальной возможности цепной ядерной реакции писали во вполне открытой литературе Харитон и Зельдович, и тогда же рассматривались и варианты разделения изотопов урана. В 1939-1940 гг.!
Хотя, как говорят специалисты, по-хорошему и реактор, и бомба должны были появиться позднее лет на 10, в реальности они создавались в значительной степени без полного теоретического обоснования, что понятно – требования военного времени. Зато, говорят, лазеры могли появиться лет на 10 раньше, в принципе для этого всё было готово.
Химия. Парадигмой химии (то есть главной, основной теорией научной дисциплины) является атомно-молекулярная теория, которая была подтверждена еще в 19-м веке. И как результат: пластмассы массово стали производиться в начале 20-го века. В Америке – бакелит, у нас – карболит и текстолит. Кирза – “искусственная кожа” – производилась еще в Русско-Японскую войну, хотя современный вид она получила лет через 40 (а технологи – Сталинскую премию в 1942 году). Искусственные и синтетические волокна тоже имеют уже достаточно почтенный возраст. И вообще надо серьёзно постараться, чтобы найти вокруг нас какое-то вещество, которое не могло быть создано еще в первой половине прошлого века.
Биология. Пенициллин открыт в 1928 году, причем при довольно комичных обстоятельствах, но всё же не случайно, поскольку автор открытия, Флеминг, и раньше делал открытия при забавных обстоятельствах. Например, он добавил к бактериальной культуре свои, извините, сопли, и выявил таким образом антибактериальный фермент лизоцим. Другим ученым так не везло.
Затем новооткрытые антибиотики посыпались как из рога изобилия (увы, война и множество раненых этого требовали), но уже после войны этот процесс сильно замедлился, по разным причинам. Главным образом потому, что в основном антибиотики не разрабатываются, а ищутся в живой природе – и вероятность новых находок уже мала.
Но вообще биология явно выбивается из общей схемы. Её современные достижения настолько велики, что, видимо, даже ещё не совсем осознаются. Это заслуга молекулярной биологии, которая выросла из хромосомной теории наследственности, сформулированной к 1915 году. Окончательный вид эта теория получила в 1952 году, когда Уотсон и Крик открыли форму хранения наследственной информации в ДНК – знаменитую “двойную спираль”. Всё, что произошло после этого, уже нельзя назвать “фундаментальным изменением знания”, но прикладные результаты, уже достигнутые или скоро ожидаемые, просто поражают и даже устрашают. Одна возможность проектировать и создавать новые организмы чего стоит! А возможность выяснить степень родства как отдельных организмов, так и видов и даже классов живых существ?
Но триумф молекулярной биологии даёт один важный урок. Понятно, что молекулярная биология стала биологической дисциплиной благодаря успехам органической химии и физики. Как микробиология была невозможна до изобретения микроскопа, так молекулярная биология была невозможна без тонкого химического анализа и рентгеновской микроскопии. А кто же был тем исследователем, который внес решающий вклад?
Структуру ДНК расшифровали Уотсон и Крик, получившие за это в 1962 году Нобелевскую премию. Но Фрэнсис Крик, например, не был первоначально биологом, он был физиком. И его решение о смене амплуа было не случайным, а разумным. Он сам объяснял это необходимостью: “физика уже и так достигла больших высот — необходимо было развитие биологических дисциплин”. Кстати, третьим участником этого открытия была рентгенограф Розалинда Франклин, сделавшая знаменитый “снимок №51”, на котором и была видна спиральная структура молекулы ДНК. Она не участвовала в Нобелевской премии, потому что умерла до того (по правилам, посмертно премия не присуждается). Кроме того, Уотсон и Крик ознакомились с её работой без её ведома, но это отдельная история.
Были и другие примеры, когда ученые из смежных научных дисциплин участвовали в “биологической революции”, например, одним из таких был химик Лайнус Полинг, исследователь основы жизни – белковых структур.
В нашей стране физики тоже вмешивались в развитие биологической науки, но несколько другим способом. В 40-50-е годы хромосомная теория наследственности у нас отвергалась, среди её противников главную роль играл Т.Д.Лысенко – президент ВАСХНИЛ и директор Института генетики, очень неплохой физиолог растений и селекционер. Его “мичуринская биологическая наука” и была отвергнута и по сути признана лженаукой в начале 50-х благодаря позиции в первую очередь советских учёных-физиков, обладавших тогда непререкаемым авторитетом, ввиду создания ими “ядерного щита”. Лженаука была отвергнута, это хорошо; но где же тогда наука? К сожалению, у нас так и не произошло концентрации научных сил на решении биологических проблем. В биологию не пришли ни исследователи из других дисциплин, ни новые методы, ни современная техника – и советская биологическая наука, увы, так и не заблистала достижениями вплоть до нашего времени. А ведь для нас она жизненно важна, может быть, важнее, чем для других стран. Наше сельское хозяйство работает в экстремальных условиях, и нам нужны наши высокопродуктивные сорта и породы растений и животных. Мы не можем полагаться только на импорт племенного материала – никто не занимается селекцией для наших особых условий. Нам нужно хорошо знать нашу природу – и для разумного ее использования, и для ее сохранения.
Причина же такого пренебрежения во многом – государственная политика. Быть “секретным физиком” у нас долгое время было престижнее, да и выгоднее, чем несекретным биологом. Да и просто на биологию выделяли меньше денег и меньше орденов.
Хотя вообще “мобилизация учёных” на важную тему было у нас обычной практикой. Просто примеры: великий физик Ландау, известный широтой своих научных интересов, сыграл важнейшую роль в исследовании динамики взрывных процессов. Попросили его, или приказали – но в результате им (в соавторстве с Станюковичем) была создана детонационная теория, на которой, в частности, был основан метод имплозии (обжим ядерного заряда взрывом обычной взрывчатки), на котором работают ядерные бомбы. Как потом оказалось – почти одновременно с американцами, в 1944 году. Надо – значит надо.
Академик Кикоин тоже имел собственный круг научных интересов, его занимали в первую очередь явления магнетизма – но и ему пришлось решать научные задачи в рамках ядерного проекта. В частности, им была решена задача разделения изотопов урана диффузионным методом. Впоследствии разделение изотопов производилось, правда, конкурирующим методом, с помощью центрифугования, но то, что он окажется более производительным, заранее, естественно, сказать было нельзя. Он же занимался и вообще, можно сказать, детективными делами – вместе с Курчатовым под видом армейских полковников искали в зоне советской оккупации скрытые нацистами запасы урана. Нашли, уже “пригретые” нашими тыловиками (те считали, что это красильный пигмент – окись урана имеет приятный желтый цвет). Зато потом и до конца жизни он занимался тем, чем хотел – влиянием магнитных полей на поведение полупроводников и т.д..
Так в чём поучительность этих историй? А в том, что в некоторых ситуациях наука, даже и фундаментальная, может быть не ликвидирована, а переориентирована на приоритетные направления. И что-то мне подсказывает, что такая ситуация сейчас складывается, даже помимо нашей воли.
В блогах публикуются оценочные суждения, выражающие субъективное мнение и взгляды автора, которые могут не совпадать с позицией Всероссийской политической партии «ПАРТИЯ ДЕЛА».
